(Абузяров И. О нелюбви. Казань: Идель, 2016. 256 с.)
Ермолаева Карина Рустамовна
Опубликовано: https://litrussia.su/2023/05/09/otlozhennoe-chtenie/
Это не передать словами:
тысячи разобранных на разные части людей
собрались на одной площади,
чтобы объединиться в одно общее тело.
И. Абузяров, Ритуальное убийство
«О нелюбви» с подзаголовком «Роман с жертвой» — сборник рассказов Ильдара Абузярова, талантливого прозаика, переводчика и журналиста. Книга, в свое время подаренная мне автором, пролежала на моей книжной полке не менее трех лет, и, как оказалось, не зря. Рассказы ничего от этого не потеряли, а я до них успела дорасти, а потому временной зазор между датой выхода книги и написанием этой рецензии кажется мне незначительным, но значимым. Несмотря на малый объем, рассказы крайне насыщенны и требуют внимательного, вдумчивого прочтения.
В писательской среде Абузяров хорошо известен, его творчество привлекало внимание критиков и литературоведов, однако, как кажется, круг читателей автора все еще недостаточно широк, что неоправданно, потому что по глубине и художественной выразительности рассказы ничуть не уступают лучшим образцам классической русской литературы. Их тоже хочется перечитывать снова и снова. Недостаточная широта круга читателей вполне понятна: в текстах Абузярова чаще всего не находят осмысления остро актуальные темы. Они по-новому, по-своему, но о вечном. Об одиночестве, жертвенности, невстрече и нелюбви. Эти темы не редки в русской литературе, но ею отнюдь не исчерпаны. И «О нелюбви» Абузярова это доказывает.
Само название сборника, являющееся одновременно и названием входящего в его состав рассказа, как и подзаголовок, несомненно, отсылает к рассказу А.П. Чехова «О любви», однако после знакомства со сборником становится очевидным, как значимо в заглавии наличие «не». В каждом из рассказов герои ищут, ждут, теряют любимых, но это не главное. «До сих пор о любви была сказана только одна неоспоримая правда, а именно, что „тайна сия велика есть”, всё же остальное, что писали и говорили о любви, было не решением, а только постановкой вопросов, которые так и оставались неразрешенными», — размышлял Алехин в упомянутом рассказе Чехова. Герой рассказа «О нелюбви» Абузярова сказал бы, что это закономерно. Та любовь, о которой говорят и пишут, «мифическая», куда больше его «занимают отношения без всякой надежды на любовь», в которых «два, совершенно разных, непохожих, не подходящих друг другу человеку идут на сближение, как на таран». И самое любопытное, что «какая-то сила принуждает нас совершать отчаянное сближение, несмотря на то, что в твоих глазах уже виден отблеск будущего пожарища и обломки ресниц — как щепки корабля, и разбросанные по подушке волосы — как выброшенные на песчаный берег безжизненные водоросли. И соленые слезы щиплют глаза <…> А потом рубка канатов — отдать швартовый! — и тела разъединяются. Я оставляю тебя на какое-то время. Чтобы потом, собравшись с силами, вновь <…> попытаться вытащить тебя на поверхность реальности, а ты — затащить меня в водоворот чувств». Как можно догадаться, герой был матросом и мечтал стать моряком, но не случилось. Эти «не ставшее» и «не случившееся», а также иррациональная сила, им способствовавшая, — одна из главных тем сборника «О нелюбви».
Ассоциация с Чеховым возникает не случайно, он любимый автор Абузярова, что отмечал Захар Прилепин, с писателем хорошо знакомый. Но Прилепин считал, что гораздо явственнее связь прозы Абузярова с традициями литературы латиноамериканской. Однако и перекличка с Чеховым (как минимум в рамках рассматриваемого сборника) кажется не менее прозрачной. Не столько на тематическом уровне, сколько в принципах построения произведений авторы близки. За внешним конфликтом, часто выступающим в роли симптома или следствия, в произведениях прячется гораздо более значимый внутренний. В крайне лаконичных (часто умещающихся в пределах двадцати страниц) рассказах содержится романное содержание. А потому ничуть не странно, что по двум рассказам Абузярова в 2014 году был снят полнометражный фильм «Курбан-роман. История с жертвой» (реж. Салават Юзеев).
Жертва — один из лейтмотивов сборника «О нелюбви». Исследованию жертвенности и жертвоприношения в прозе Абузярова посвящена статья В.Р. Аминевой и А.Н. Набиуллиной, где последовательно анализируется, как автор отталкивается от мусульманских и библейских мифов, но их перерабатывает. Не вдаваясь в подробности, хочется отметить значимую для творчества автора проблему национальной самоидентификации, упомянутую в статье. Проблема действительно «значима для русскоязычной литературы в целом», а особенно для авторов, одновременно связанных и с иной культурой, в частности, татарской. Например, в рассказе «Чингиз-роман» герой живет в современном мире, но осознает себя потомком Чингиз-хана, в нем «просыпается дух война», он слышит «стук-звезду» («Я вижу крутые скулы Чингиз-хана, Тамерлана, Тохтамыша, Сартака, Узбека… Подбородок Сартака — атака, острый, как стрела. Глаза Узбека узки, как бойницы, вздохи Тохтамыша тяжелы. Боевой клич Идегея звонок. Руки Мамая маются без лука. Я люблю своих ханов. Я их обожаю. Я вижу, как они собираются под стягами. Они держат стяги в своих сжатых ладонях. Стяги черные, красные, голубые. На полотнищах вышит волк и руны. Полотнища мечутся по квартире. Я сдираю занавески. Я волк»).
Ранее я отмечала, что актуальные темы поднимаются в рассказах Абузярова довольно редко, но на момент выхода сборника «О нелюбви» проблема национального самосознания и его сохранения стояла для татарского народа довольно остро, потому что именно в этот период татарский язык вновь сделали в школах Татарстана необязательным, отменили по нему ОГЭ, множество выпускников кафедры татарской филологии остались без работы. Тема, поднимаемая в рассказе, совпала с актуальной проблемой.
И всё же к конкретным событиям извне содержание рассказов мало привязано, да и изображается в произведениях национальное самосознание не только татар, но и, например, русских (находящихся как в Питере, так и в Берлине, Каире, Оксфорде). Главный герой и рассказчик «Чингиз-романа», называющий себя «Азат Кеше» (свободный человек) или «Шихи Хутуху», вписывается в ряд других героев рассказов сборника. Часто они люди творческие (музыканты, балерины, писатели, и даже Азат Кеше, слышащий «стук-звезду», сочиняет стихи), но могут быть и не творческими (как герои «Алых парусов из мешковины»). То, что объединяет героев, — переживаемая ими нелюбовь, некая выброшенность из жизни, скитания, слепота и прозрение.
На мысль о возможном объединении отдельных, различных по содержанию и композиции рассказов в нечто целостное наводит отнюдь не существование их под одной обложкой. В краткой заметке редакционного совета «Идель» сообщается, что «рассказы подобраны так, что вся композиция оставляет впечатление удивительной завершенности и целостности. Начиная с истории слепого музыканта „Вместо видения”, мы следуем за условным Одиссеем от рассказа к рассказу через все любовные перипетии и душевные бури, чтобы оказаться на развалинах театра нашего времени». Сближают рассказы и по-разному преломленные в каждом отдельном случае, но общие лейтмотивы.
Так, интересны реализации мотива слепоты. В «Вместо видения» рассказчик — слепой, зато он отличный музыкант, правда, играет он в ритуальном зале крематория, сопровождая «души умерших в Аид», и «для современных героев, для местной братвы» в таверне с таинственным названием «В пещере у Полифема». Кажется, здесь слепота реальна, но «слепым» герой называет и, например, будильник, не видящий, что герой проснулся, и продолжающий звенеть. Да и сам герой словно не слеп, а существует совсем в ином мире, где все зыбко, непрочно, уподоблено мифу, возникает из небытия лишь при соприкосновении с человеком. Как во сне. В «Лестнице на Марс» Мартин получает письмо от дяди Зиннура, в котором второй между прочим рассказывает и о недавно родившемся внуке с отслоившейся сетчаткой: «единственное, чего удалось достичь — это то, что ребенок стал различать свет и тьму». Размышляя («а видит ли он сам, Мартин, без линз и очков что-нибудь кроме света и тьмы»), герой сталкивается со слепой старухой Иланой. Проводив ее домой и узнав ближе, Мартин начинает ощущать, что Илана видит то, чего не видит он. Уже себя герой считает слепцом. Кульминацией становится последующая встреча с девушкой, в ночи, в темноте, когда не видя лица собеседницы, Мартин понимает, что влюбился, целует ее, теряет с ней голову. Но упускает и после долго ищет ее в других, не находя («Его сердце было слепо, оно тыкалось во все двери, попадая и расшибаясь об углы и косяки, его сердце было разбитой чашкой, рассыпавшимся будильником, метрономом для задания ритма в музыке сфер»). Так реальная слепота трансформируется в рассказе в душевную и даже метафизическую. По сути, почти все герои сборника так или иначе слепы. Они не видят того, что происходит вокруг, живут в своем мире, схватывают отблеск реальности (свет, прорезавший тьму), часто это любовь, просочившаяся в сердце, и тщетно пытаются отыскать ее вновь наощупь.
Слепоту компенсирует богатая звуковая инструментовка рассказов. Художественный мир сборника звучит, герои ориентируются в нем преимущественно на слух. «Я тоже был босой и тоже лежал головой на камне, когда эта способность слышать все через музыку пришла ко мне впервые», —вспоминает Юсуф, главный герой «Романа с жертвой». По «божественной мелодии» он угадывает свою любовь в одной из проходивших мимо девочек (Марыйсе) и слышит ее до тех пор, пока музыка внутри героини не замолкает. То, что героиня больна, Юсуф узнает по звучанию («сам будто прощупываю Марыйсю ультра звуком, проникая в сердцевину ее инструмента. Чувствую внутри нее черноту, — уплотнения опухолей, словно струны связались узелками по всему телу <…> Через кости Марыйси уже трубит архангел смерти. А Марыйся лишь качает головой и твердит, что Марс не виноват»).
Музыкально названы в «Романе с жертвой» и части рассказа (часть первая — «Увертюра ветра», часть вторая — «Адажио дождя»). В «О нелюбви» песни сопровождают знакомство героя с девушкой сразу после того, как его любимая в Сан-Франциско покончила с собой. Музыка заменяет часть действий, расширяет значение частной истории («Скрыть такое возможно только стремительными действиями, и потому я сгреб ее в охапку <…>, чтобы отогреть-разморозить огнем своего сердца: скорее, скорее в теплые воды Индийского океана: “I fall in love too easy” — “Я влюбляюсь слишком просто”. / И потом “My romance” — “Моя романтика” — Дейва Брубека. А еще незабвенная “Prelude to a kiss” — “Прелюдия к поцелую” — в исполнении Эллы Фицджеральд и “I’ve got you under my skin” — “Ты у меня под кожей” — Фрэнка Синатры»).
Игра звуковых повторов («Подбородок Сартака — атака», «Глаза Узбека узки»), буквальное воспроизведение звуков («Бах») встречаются в самых разных рассказах сборника, инструментируют действия героев и позволяют нам, читателям, ориентироваться в сборнике так же на слух.
Отчасти рассказы напоминают орнаментальную прозу. Не удивительна и отсылающая к «человек человеку бревно» А.М. Ремизова фраза «Каждый человек тупик, если только попытаться найти хоть какой-нибудь выход за пределы себя» (из «Бабочки напрокат»).
Читатель, проходя сквозь лабиринты звуков, череду рассказов, в финале оказывается у пустых страниц «Для заметок». И повисает в воздухе фраза, завершающая последний рассказ: «Найдут ли люди, прочитают ли о полном крушении одного маленького человека?». Мне кажется, что найдут и прочитают. Возможно, не сегодня и не завтра, но проза Абузярова будет читаемой, потому что она живая, пронзительно искренняя. Множество музыкальных и литературных отсылок, приемов не нагромождены друг на друга, а взаимодействуют, создавая не конструкт, а живой художественный мир. Продолжающий звучать.