Никита Окутин
Если подойти к среднестатистическому российскому человеку и вежливо поинтересоваться, кого из современных русских писателей он знает, гарантированно прозвучит фамилия Пелевина и… пожалуй, все. Молодежь еще вспомнит Сорокина (спасибо «Дню опричника», получившему популярность благодаря своей трагичной злободневности), люди постарше — Полякова и Иванова, претендующие на интеллектуальность могут с придыханием упомянуть Водолазкина и Шишкина, а на подкорке сознания представителя каждой из вышеупомянутых категорий обнаружится Яхина, недавно пронесшаяся по всей стране верхом на одном-единственном «выстрелившем» романе. Тут-то русская литература в глазах тех, для кого она, кажется, и предназначена, как будто заканчивается.
Вне сомнения, это не так. Человек с малейшим филологическим образованием назовет куда больше писательских имен, чей вклад в развитие современной российской словесности достоин всяческого внимания как со стороны профессиональных литературоведов, так и со стороны рядового читателя. Да и достаточно посетить любой книжный магазин (в особенности — несетевой, претендующий на эдакую независимость), пройти в отдел современной литературы, отодвинуть пластмассовые стенды с вываленными на них как на базаре новыми опусами вышеназванных персоналий и увидеть длинные, под завязку набитые книгами полки с множеством совершенно незнакомых фамилий. Тут-то и начинается драма: глаза разбегаются, недоумение, замешательство, полное смятение. За что взяться — непонятно. Возникает закономерный вопрос: какая из этих обложек с красивым дизайном скрывает не менее прекрасное содержание, а какая недостойна потраченного на нее времени и денег (а ведь цены на современные издания кусаются, права на ошибку нет)? Человек тут же достает телефон, вбивает первую приглянувшуюся фамилию, томительно ждет ответ от гугла и… зачастую ничего не получает.
А все почему? Литературное пространство в Сети, главном источнике информации для любого современного человека, по большей части заполнено теми же кричащими пластмассовыми стендами, выдвигающими на первый план тех, кого нужно выдвигать. Литература — бизнес, издатели — бизнесмены, а бизнесу нужна прибыль. И желательно, чтобы прибыль получалась путем наименьшего сопротивления. Это проблема не столько русской литературы, сколько современной культуры вообще. Кинопродюсеры на Западе выдаивают успешные кинофраншизы до последней капли (зачем изобретать что-то новое, если можно бесконечно снимать «Пиратов Карибского моря», завоевавших огромный кредит зрительского доверия первыми двумя частями, до тех пор, пока не станет совсем непотребно и люди поймут, что их где-то обманывают?). В музыке мы видим схожую ситуацию. Зачем музыкальным продюсерам утруждать себя обслуживанием солидной рок-группы, искать действительно талантливых музыкантов на несколько инструментов сразу, когда можно вытащить наверх непонятно кого, посадить его читать в микрофон новомодный рэп (зачастую крайне сомнительного содержания, которое имеет мало общего с лучшими представителями данного жанра из 90–00-х годов), грамотно разрекламировать и получить аналогичный гешефт? Впрочем, я отвлекся.
Я лишь пытался показать, что литература, как часть единого организма человеческой культуры, испытывает те же симптомы, что и большинство сфер, по сути, из литературы произрастающих. Без сомнения, мы не можем говорить о том, что современные издатели окончательно принесли качество в жертву прибыли — в таком случае редакция Елены Шубиной издавала бы Донцову. Конформистский, если угодно, книжный рынок, по-прежнему дарует широкому читателю интересных молодых авторов, достойных всяческого внимания. Тем не менее, колоссальная по своим масштабам пиар-машина АСТа, Эксмо и прочих мастодонтов книжного рынка зачастую сминает множество других талантливых писателей, чьи труды, по мнению бизнес-стратегов в кулуарах Москвы-Сити, не принесут таких прибылей, как давным-давно раскрученные имена с вложенными в них энными суммами или призеры престижных литературных премий.
Самое трагичное в этом то, что популярная литературная критика во многом превратилась в лакея, обслуживающего тех, кто несет золотые яйца. Если среднестатистического российского человека, к которому мы уже сегодня понарошку обращались с вопросом о современных писателях, спросить, каких современных литературных критиков он знает, вот тут-то бедный гражданин и впадет в страшный ступор. И названа будет, надо полагать, лишь одна фамилия (все мы знаем, какая). И все мы знаем, как и про кого обладательница этой фамилии обычно пишет. Но это знаем мы, горе-филологи. А читатель не знает, и его в этом сложно винить. Популярный литературный критик иногда напоминает психолога, в своих статьях надавливающего на определенные психологические точки в сознании читателя. И читатель попадает в расставленные критиком-маркетологом ловушки, слепо верит известному имени, столь умело воздействующему на него, потому что другого варианта у него нет.
И поэтому я искренне верю, что российскому литературному миру нужен критик-деконструктивист. Приставка «Де…», «разрушение» — потому что он будет разрушать сложившиеся представления о современном литературном процессе, будет снимать литературные короны с персон, чьи труды, вопреки проплаченным восхвалениям, никаких почестей уже давно не заслуживают. Он будет развенчивать и расщеплять на атомы пелену лжи, накинутую на глаза читателей, и показывать, что короли зачастую голые. И приставка «Кон», «созидание» — потому что параллельно он будет рассказывать об именах, погребенных под катком издательского монополизма. Все знают о Пелевине, штампующем по книге в год, благодаря успешной маркетинговой стратегии преподнесения этого имени как «самого загадочного писателя современности», хотя при вдумчивом рассмотрении ничего прямо-таки уж загадочного и непознаваемого в его трудах нет. Но почему никто не знает о совсем недавно появившемся писателе Романе Михайлове, который рисует по-настоящему загадочные и запутанные художественные миры? Это лишь один из, надо полагать, множества примеров. Сколько еще достойных творцов не удостоились ни малейшего читательского внимания из-за того, что некому о них рассказать? Именно это досадное упущение должен исправить критик-деконструктивист.
Но чтобы подобного критика услышали, он должен заявить о себе в соответствующей манере. Мы живем в мире перенасыщения информацией, и большинство голосов просто-напросто тонут в общей полифонии. И чтобы пробиться наружу, чтобы заинтересовать пресытившихся обывателей, критик должен кричать громко. Людям интересны эпатаж, нонконформизм, бунт, пресловутые «скандалы-интриги-расследования». Никто не услышит, как на чужой кухне кто-то шепотом бормочет «я не согласен», но все сразу же выглянут в окно, если с улицы донесутся звуки разбивающихся яиц о портрет некой литературной фигуры, сопровождаемые громогласными, едва ли не матерными инвективами. И если для того, чтобы донести свое мнение до масс, необходимо бросить перчатку некоему сложившемуся конформизму, критик-деконструктивист должен это сделать без стеснения. К счастью, литературный мир живет в условиях небывалой свободы. Лубянка не приедет под покровом ночи к тому, кто осмелится критиковать условного Водолазкина, а АСТ не потащит в суд — и этим нужно пользоваться.
Критик-деконструктивист верит, что критическая статья по своей форме ближе к художественному произведению, нежели к скованному догматами и правилами литературоведческому исследованию. Поэтому критик-деконструктивист стремится выработать свой собственный уникальный стиль письма, выделяющийся из миллионов страниц грамотных, но никак не запоминающихся писаний. Стиль этот может быть одновременно отточен и свободен, он может скрещивать в себе возвышенные речи, причудливые архаизмы и простонародные словечки, раскрывая содержание при помощи своеобразной, выделяющейся на фоне других формы. Самое же главное — стиль должен быть притягателен своим неустанным мятежом, балансирующим на грани иронии и серьезности. Вспомним, что критик-деконструктивист ведет своеобразную борьбу с конформизмом. Следовательно, он может и должен пользоваться нонконформистскими методами, в противном случае его паства так и останется ограниченной узким кругом единомышленников.
Критик-деконструктивист должен сбросить с себя ярмо академизма и не отпугивать своего потенциального последователя множеством непонятных массам филологических терминов и словесных перипетий. Вместо этого он должен постараться протянуть ему руку и предложить отправиться на прогулку по литературному полю вместе, без обиняков указывая на чахнущие сорняки и рекомендуя, какие прорастающие ростки стоит одарить вниманием. Единственная красная линия, которую такой критик не должен переступать — базовые этические нормы. Никаких прямых оскорблений и прочего непотребства – критик прежде всего человек культуры, хоть и не мейнстримной, говоря современным языком. Во всем же остальном критик-деконструктивист должен вовсю наслаждаться той свободой, которая еще теплится в современном литературном мире — и только тогда он может надеяться, что его услышат за пределами кафедр филфаков.